http://svpressa.ru/society/article/124292/Святополк был бандеровцем
Тысячу лет назад произошла трагедия, разделившая Русь
В этом году исполняется тысяча с момента трагедии: убийства сыновей крестителя Руси князя Владимира, князей Бориса и Глеба. Это убийство, имеющее библейские соответствия в сюжете Каина и Авеля, коренным образом повлияло на все дальнейшее развитие отечественного государства и культуры. Братья-страстотерпцы стали первыми русскими святыми. Заложили основы русской героики, совершенно отличной от западного суперменства. Ее, казалось бы, абсурдный смысл, когда последние становятся первыми. Эта дата стоит в одном сакральном ряду с прошлогодним 700-летием основателя русской цивилизации Сергия Радонежского.
На первый взгляд, святые братья не отметились какими-то грандиозными подвигами и свершениями, а с точки зрения современного понимания поступили безрассудно и проявили мягкотелость. Обладая силой, они осознанно не стали пользоваться ей, переступать черту, становиться преступниками. Они не предпринимают каких-то активных действий, можно даже сказать, что пассивны и инфантильны. В их мученичестве нет героического. Вместо этого они проявляют откровенную слабость, рыдают, обращаются с мольбами и до конца не верят в зло, которое против них обратилось. Такая позиция ошибочно трактуется как непротивление злу. Наоборот, они встали на пути зла, его умножения.
Братья отринули человеческие слабости, стали выше земных привязанностей, обывательской системы ценностей. Они совершают алогические поступки, через которые и проявляется их сила, их воля. Все это выводит святых братьев в принципиально иную сферу координат. Свои поступки они соотносят не с сиюминутным, а с вечным, с отсветом евангельской истории.
Преодолевая земное, они не подчиняются злу, носителем которого становится их брат Святополк окаянный, а выходят на совершенно иной уровень, в котором последуют за Христом. Реализуют повторение евангельского подвига смирения и принятия своего креста. Это даже не борьба за идею, часто формальную, но особая внутренняя светоносность, крепость, становящаяся в перспективе скрепой и спасением для многих. Иллюстрация библейских слов о праведниках, которыми спасется город…
Борис предполагает намерения своего брата, но не откликается на предложение дружины идти на Святополка. Он говорит: «если же он решится на мое убиение, то я буду мучеником Господу моему», а также приводит слова Апостола: «Кто говорит: „я люблю Бога“, а брата своего ненавидит, тот лжец». По словам Бориса, старший брат должен стать ему отцом. В его этике идти против брата — зачать цепь преступлений, в том числе и против Бога. Перед смертью Борис в своей молитве произносит: «Господи Иисусе Христе, ты явился сим образом на земле, изволил добровольно взойти на крест и принял страдания за наши грехи. Сподоби и меня пострадать».
Мученическая смерть становится подвигом, героическим актом, совершенно лишенным внешней героики. Страстотерпцы не дают оценок Святополку, речь идет не о его преступлении, а об их искушении через это преступление, о проверке их на прочность, о возможности человеку уподобиться Богу. В связи с этим вспоминаются слова Григория Богослова, поднимающие самосознание человека, укрепляющие его: «ты… созданный Бог, через Христовы страдания грядущий в нетленную славу!»
Это парадоксальные герои. Первые канонизированные на Руси святые. Их парадоксальность в последовании Христу. Они как бы соединяют мир горний и дольний. Таким же парадоксалистом позднее стал Дон-Кихот Сервантеса. Но это немного другой вопрос…
«Сравнение с житиями западных средневековых святых убеждает: акт непротивления — национальная русская черта, подлинное религиозное открытие новообращенных русских христиан. Образ кроткого и страдающего Спасителя вошел в сердце русского народа как святая святых в его духовной сокровищнице… Борис и Глеб следуют за Христом в своей жертвенной смерти, кульминации Его кенозиса», — писал отечественный мыслитель Георгий Федотов в своем труде «Русское религиозное сознание».
Через братьев-страстотерпцев входит в мир святость, и они становятся во главе небесного воинства, охраняющего Русь. Через них произошло укоренение христианства на Руси не как догматической и особой ритуальной системы, но именно образа жизни доступного и понятного каждому. И здесь, конечно, они совершают определенную мировоззренческую революцию, как это и положено героям.
Борис и Глеб по своей кончине стали оружием земли русской. Именно так их прославляет неизвестный автор «Сказания о Борисе и Глебе»: «Воистину вы цесари цесарям и князья князьям, ибо вашей помощью и защитой князья наши всех противников побеждают и вашей помощью гордятся. Вы наше оружие, земли Русской защита и опора, мечи обоюдоострые, ими дерзость поганых низвергаем и дьявольские козни на земле попираем». Они являлись перед Невской битвой воеводе князя Александра: святые стояли на корабле в червленых одеждах. Также представали они со свечами и обнаженными мечами и перед сражением Дмитрия Донского с Мамаем. Подвиг непротивления в мире дольнем, сделал их воинами и опорой в мире горнем.
Святые страстотерпцы вписаны в традицию отечественной святости. Стоит сказать, что слуга Бориса — венгр Ефрем принял иночество и по смерти причислен к лику святых под именем Ефрем Новоторжский. Он был братом Георгия, которому убийцы страстотерпца отрубили голову, чтобы снять золотую гривну — подарок Бориса. Когда открылись мощи святых братьев, Ефрем построил в их честь каменный храм и основал иноческую обитель.
Тысячелетняя традиция святости, жертвенной героики, единства и с другой стороны — разлад, предательство, смертоубийство, окаянство.
В «Сказании о Борисе и Глебе» говорится о происхождении Святополка как о серии преступлений людей, находившихся во тьме язычества. Отсюда замышленное им убийство вписывается в преступную цепь, где одно тянет за собой другое. Его мать — монашенку Гречанку соблазнил брат Владимира Ярополк и расстриг ее. После Владимир, еще будучи язычником, убил брата и взял ее себе в жены. Из этого брака и родился Святополк, которого Владимир не любил (по другим данным Святополк — сын Ярополка. После убийства Ярополка Владимир взял в жены его беременную вдову). Борис же был, наоборот, его любимым сыном, рожденный от брака с царевной Анной в христианском супружестве.
Историк Сергей Михайлович Соловьев в качестве мотивации Святополка говорит о «давней ненависти» к Борису. Его он воспринимал за соперника, ведь Владимир готовился отдать тому «старший стол». Ненависть распыляла и расположение дружины к младшему брату. Помимо этого, подобный поступок являлся типичным для соседних стран: в «Богемии и Польше обнаружилось стремление старших князей отделываться от родичей насильственными средствами». Святополк как раз является западно-ориентированным князем и, как классический либерал, охотно воспринимал «передовой» европейский опыт. И здесь надо вспомнить, что он был зятем польского князя Болеслава Храброго, который, взойдя на престол, изгнал младших братьев и ослепил других родичей. Также и Святополк руководствовался девизом: «Перебью всех братьев и приму один власть на Руси».
«Почему ж то, что объясняется само собой в польской и чешской истории, в русской требует для своего объяснения какого-то кодекса родовых прав?» — задается вопросом Соловьев. Кстати, историк Церкви Антон Карташев замечает, что когда Владимир женил Святополка на дочери Болеслава, с ней на Русь приехал «епископ Колобережский (Кольбергский) Рейберн, который поддерживал интриги Святополка против отца едва ли не в интересах распространения на Руси латинского обряда». Вместе с Рейберном Святополк готовил заговор против Владимира, который был раскрыт.
В контексте современных исторических событий поступки Святополка можно трактовать, например, через майданное «никогда мы не будем братьями» и убийство — восстановление справедливости, практически гамлетовская месть за Ярополка посредством серии интриг при поддержке Запада.
Святополк через убийц устраняет братьев, причем не только Бориса и Глеба. После их убийства еще один сын Владимира — древлянский князь Святослав бежал в Венгрию, но киллеры, посланные Святополком, настигли его в Карпатах. «Зачистки» продолжились бы и дальше, но в борьбу с ним вступил другой сын Владимира Ярослав, княживший в Новгороде. Так началось очередное противостояние северной и южной Руси.
Во время схваток с Ярославом Святополк обращается за помощью то к печенегам, то к полякам, вместе с которыми побеждает новгородского князя и приводит поляков в Киев, где Болеслав Храбрый, не бескорыстно протянувший руку помощи своему зятю, стал практически править. Финальное сражение произошло на реке Альте — месте убийства Бориса. После Святополк бежал в приграничный Брест, где, как пишет Соловьев, умер от ран. В Четьих-Минеях Димитрия Ростовского это описано следующим образом: «И побежал он через Ляшскую землю, гонимый гневом Божиим, и достиг пустыни между землей Ляхов и Чехов. Тут он лишился жизни и принял возмездие от Господа». От могилы его исходил «злой смрад».
Смрад — это мета греха, окаянства, проклятия. Сергей Соловьев отмечает, что проклятие Святополка неоднократно удерживало после братоубийство: «мы видим, как после стесненный князь останавливал притеснителя напоминанием, что он хочет быть вторым Святополком. Святые Борис и Глеб и проклятый убийца их Святополк были непрестанно в памяти князей…». Про смрад Святополка следует вспоминать и сейчас многим политикам.
Семя Святополка терзает разладом русскую историю. Разделение произошло уже тысячу лет назад, когда в Киеве после смерти Владимира сел Святополк, от которого исходила энергия междоусобицы, дробившая страну, и который заложил цепь преступлений. Кстати удивительно, но один из убийц Бориса — по имени Ляшко…
Окаянное семя проявляется регулярно, чтобы внести междоусобицу, энергии распада и найти новую жертву. После убийства, совершенного тысячу лет назад, страна оказалась разделенной на Русь, оружием которой стали святые братья и деструктивное семя Святополка, несущее хаос, возникающее из пустоты, из греха и в пустоте растворяющееся. Так противостояние Каина и Авеля стало одним из структурообразующих сюжетов русской истории, периодически воспроизводящийся в новых вариациях. Одно из таких воспроизведений мы и наблюдаем в настоящем, когда семя Святополка вновь обрело силу в южной Руси, поддерживаемое «польскими князьями» и интригами «латинских епископов».
