http://www.rusrep.ru/2007/25/osen_teleskopa/Осень телескопаКак устроена жизнь одного зазеркалья20 ноября 2007, №25 (25) Телескопы тоже стареют. Пусть и не так быстро, как процессоры или жесткие диски — чтобы выбыть из гонки за главные результаты, самым продвинутым приборам хватает одного-двух десятков лет. Но если старый компьютер или осциллограф можно просто списать, то инструментам для разглядывания звезд обеспечено право стареть и обрастать собственной историей. Телескоп армянской Бюраканской обсерватории был вторым в советских рейтингах и все еще числится среди 50 крупнейших телескопов мира, медленно сдвигаясь к концу списка. Но в обсерватории не хотят смотреть на науку как на гонку за рекордами. Здесь просто ею занимаются Полупустой обсерваторский автобус отходит в 9 утра от армянской Академии наук — солидного здания напротив республиканского парламента. Вместо быстрой и деловитой поездки выходит что-то вроде экскурсии по Еревану: сотрудников собирают по одному, как школьников в американских фильмах. Наконец автобус направляется в горное село Бюракан — полчаса по дороге, по которой тридцать лет назад сюда привезли семитонное зеркало. Тогда грузовик, везший его с Ленинградского оптико-механического завода, сопровождал милицейский конвой.
В Бюракане легче всего понять, откуда берутся туманности и пылевые облака для компьютерных заставок. Здешний телескоп с 2,6-метровым зеркалом даже больше знаменитого «Хаббла» — можно сказать, действующая модель с превышением масштаба. Только «Хаббл» на орбите, а под купол местного телескопа — второго по размерам из построенных в Советском Союзе — меня выпускают покурить астрономы. Эту территорию за три десятилетия успели обжить, так что обстановка больше напоминает мастерскую скульптора-монументалиста, чем образцовую лабораторию. Банки кофе, стопки справочников…
Телескоп живет внутри марсианского вида башни и на большую подзорную трубу похож слабо — в массивной «вилке» закреплена десятиметровая ажурная конструкция из стальных стержней, поддерживающая семитонное стекло.
Проблемы контактаПод куполом — там, где теперь лежит матрас с пепельницей, — тридцать лет назад фотографу позировали Оорт и Чандрасекар. Именем первого тогда уже называлось облако на периферии Солнечной системы, откуда приходят кометы. В честь второго в 90-х назовут обсерваторию в космосе: индийский астрофизик сформулировал главные законы эволюции звезд.
Директор Бюраканской обсерватории Гайк Авагович Арутюнян, сидя в кресле перед большим книжным шкафом, перечисляет еще с десяток имен, знакомых мне со времен школьного астрономического кружка. Четверо нобелевских лауреатов, включая биолога Крика — первооткрывателя двойной спирали ДНК, приехали сюда в 1971 году на первую международную конференцию по контакту с внеземными цивилизациями. Помните, «То тарелками пугают: дескать, подлые, летают»? Пугать летающими тарелками широкую публику начали как раз по мотивам бюраканских дискуссий, сделавших тему легитимной.
К новым дискуссиям активно готовились при мне: Европейское астрономическое общество выбрало Армению местом проведения очередного конгресса JENAM (Joint European and National Astronomy Meeting — Объединенный европейский и национальный астрономический съезд). Предыдущие проходили в Будапеште, Гранаде, Льеже и Праге. В Бюракане убеждены, что место в этом списке им досталось по заслугам. А пока в обсерваторской гостинице ключ от комнаты выдают вместе с ключом от всего здания: до приезда европейских астрономов тут всего двое постояльцев. Включая меня.
Манэ Таманян, третьекурсница Ереванской художественной академии, вдумчиво срисовывает с фасада гостиницы барельефы с грифонами: «Я не очень люблю астрономию. Я просто искала самый заброшенный санаторий в Армении — и вот нашла». Если отвлечься от куполов, обсерватория действительно кажется чем-то средним между санаторием и заповедником: здания с колоннами из розового туфа, кипарисовые аллеи и питьевые фонтанчики под голубыми елями. Сторож предупреждает, что здесь запросто можно встретить гюрзу — вспоминаю об этом на следующий день, когда очень длинная и очень блестящая змея, с видовой принадлежностью которой нет никакого желания разбираться, появляется на главной тропинке, ведущей к большому телескопу.
«У нас есть даже свой садовник. Это не причуда, а, скорее, необходимость, парк создает астроклимат (то есть делает атмосферу пригодной для наблюдений. — «РР»): деревья отфильтровывают из воздуха пыль и поддерживают правильную влажность», — объясняет Арутюнян. В этом смысле астрономам просто повезло: когда все только строили, серьезной теории астроклимата еще не было. А вот в горах площадку выбрали сознательно: и атмосфера прозрачнее, и минимум засветки от города. Бюракан — одно из немногих мест, которым проблемы с электричеством пошли на пользу: «Раньше даже в селах считали своим долгом повесить 500-ваттную лампу во дворе — засвечивали полнеба. Когда начали экономить, стало проще работать».
«Заброшенной обсерватория никогда не была — в ней все время кто-то присутствовал, хотя бы для того, чтобы помешать сдать телескопы в металлолом. Другое дело, что настоящая работа тогда приостановилась, — рассказывает Арутюнян. И делится формулой: — Понимаете, в науке 20% людей будут ею заниматься в любых условиях, еще 20% ею не занимаются и ни при каких обстоятельствах заниматься не будут. Для оставшихся 60% все зависит от денег». Гайк Авагович признается, что и сам в разгар кризиса решил на время уехать и в 2001 году отправился по контракту с ООН в Восточный Тимор руководить отделом во временном правительстве, готовящем республику к независимости.
В число подвижников, то есть в первые 20%, здесь принято без оговорок записывать основателя обсерватории — Виктора Амбарцумяна, первооткрывателя «разновозрастных» звездных ассоциаций, в 39 лет возглавившего республиканскую академию наук и 46 лет остававшегося ее президентом. На обсерваторских стенах портреты: Амбарцумян и Карл Саган, Амбарцумян и Хрущев, Амбарцумян в президиуме академии. Академика не стало 11 лет назад, в следующем году здесь будут отмечать его столетие. В списке его титулов и наград, по рассказам, могла бы оказаться и Нобелевская премия по физиологии и медицине: математический метод, придуманный им для анализа звездных скоростей, несколько десятилетий спустя заново изобрел Аллан Кормак, один из создателей компьютерной томографии, за что и был отмечен Нобелевским комитетом.
Эльма Суреновна Парсамян, член-корреспондент Национальной академии наук Армении, говорит: «Виктор Амазаспович был эрудит в том смысле слова, в котором сейчас его мало кто употребляет. Как-то я пришла и спросила: “Вы не помните, откуда эти несколько строчек?” — и процитировала. “Это Северянин”, — не задумываясь ответил он и прочел все стихотворение от начала до конца». В доме-музее Амбарцумяна, массивном особняке посреди обсерваторского парка, почти треть полки с биографиями занимают полководцы: Невский, Тамерлан, Чингисхан, Суворов. Для меня многое становится понятнее: и про то, что заставляет создавать обсерватории на пустом месте на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря, и про то, что позволяет руководить ими почти пятьдесят лет.
Эльма Суреновна — первооткрыватель совсем другой, неолитической, обсерватории. Карахундж — двойник Стоунхенджа неподалеку от границы с Ираном: в горах выстроены в кольцо камни с отверстиями. «Камень по-армянски — это “кара”, “хундж” (букет) — тот же “хендж”. Я сначала обратила внимание на название и только потом поехала смотреть на сами камни. Затем провела расчеты — нужно было учесть, что звездное небо все-таки меняется. Получилось, что чуть больше четырех тысячелетий назад для расчета равноденствий и солнцестояний все это идеально подходило. Правда, я вскоре после открытия обсерватории уехала на несколько лет в Мексику, и темой занялись совсем другие люди».
Еще один человек из «первых 20%» живет в деревенском доме в полукилометре от обсерваторских ворот («Днем его не ищите — он пасет своих коров», — предупреждают меня). Восьмидесятилетний мастер-оптик Юрий Норикович Сегомонян на вопрос, как точнее охарактеризовать его профессию, отвечает: «Я был волк в оптике». После рассказа о том, как ему поручили изготовить партию небольших телескопов в подарок Пиночету, звучит убедительно.
Недавно Юрия Нориковича позвали обратно в Бюракан, чтобы привести в порядок большой рефлектор. «Они там работают с грязным зеркалом — привыкли», — возмущается Юрий Норикович. Поверхность со временем тускнеет, а обсерватория все никак не вернет себе установку, способную покрывать стекло новым светоотражающим слоем: она — предмет долгой тяжбы с предпринимателями, решившими штамповать с ее помощью зеркала для комодов и ванных.
Террористы и матрицаСмотреть через телескоп кроме случайных туристов некому: астрономы, Тигран Мовсесян с ассистентом, сидят за компьютерами в комнате за плотным занавесом — чтобы свет не мешал приборам. Оба, пока идет съемка очередной галактики, развлекают фотометрическими кривыми любопытствующих деревенских, которые просто попросились зайти: бояться террористов в обсерватории еще не научились. Мне же, скорее для острастки, пересказывают образцовую историю про астрономический теракт: в 1970 году в техасской обсерватории Макдоналда зеркало телескопа, похожего на бюраканский, расстрелял из револьвера неуравновешенный сотрудник. Правда, выбоины от пуль на оптике почти не сказались.
«Одна матрица создает нам больше проблем, чем весь мировой терроризм», — вводят меня в курс дела. Раньше звезды фиксировала фотопластинка, но в 90-х, опережая фотолюбителей, здесь перешли на цифру. «Первые сенсоры просто сгорали от слишком яркого света, — говорит Тигран Мовсесян. — Телескоп можно было сжечь из космоса: попадет на зеркало блик от солнечных батарей какого-нибудь спутника, тот же “Хаббл” в поле зрения пролетит — и все».
В архиве CCD World — форума про светочувствительные сенсоры — трогательная запись, датированная июлем прошлого года: «Тут случилась невероятная история: у нашего чипа отклеились контакты, и он утонул в криостате (емкость с жидким азотом. — «РР»). Не найдется ли у кого-нибудь такого же — для Бюраканской обсерватории?» Речь шла о матрице 2,6-метрового телескопа.
После аварии прибор бездействовал год с небольшим, и когда я оказываюсь под куполом, его только готовят к систематическим наблюдениям — калибруют новый сенсор и проверяют систему наведения (по слухам, доставшуюся астрономам от российского завода, штампующего такие же для подводных лодок). Сенсор, в отличие от встроенных в фотоаппараты, нужно все время охлаждать. В знак особого доверия мне позволяют залить жидкий азот в тот самый криостат — через консервную банку с припаянной автоматной гильзой. Делаю это с особой осторожностью, но руки все равно дрожат. От телескопа, пока он работает, поднимается пар, а трубка, ведущая к сенсору, зарастает инеем.
Бюраканский большой телескоп все еще входит в полусотню крупнейших рефлекторов (зеркальных телескопов) планеты. Пока пытаюсь подсчитать, сколько тысяч километров отсюда до чего-либо столь же внушительного, мне сообщают, что точно такое же зеркало установлено совсем недалеко.
Неизвестный мне инструмент — конструкция радиофизика академика Париса Геруни, непохожая, по его словам, на все прежние приборы. Когда в 1984 году бюраканский телескоп решили обновить, заменив зеркало, Геруни выпросил списанное стекло для своего проекта и встроил его в гигантскую радиоантенну. На то, что из этого получилось, в Бюракане смотрят со скепсисом и в подробности не вдаются. Рассказывают только, что академик борется с теорией Большого взрыва и время от времени обещает опубликовать свои результаты.
Гитлер против космического мусораГлавным в обсерватории все же считают не 2,6-метровый рефлектор, а 1-метровый телескоп Шмидта, вывезенный полуразобранным из Бонна после Второй мировой войны. Историки утверждают, что Гитлер собирался подарить его Муссолини. В Бюракане ценят «Шмидт» за другое: более мощных телескопов той же конструкции в мире до сих пор всего несколько. И, глядя на камеру у меня в руках, излагают доступную фотолюбителю версию: «Шмидт» — нечто вроде объектива-широкоугольника, какими снимают панорамы. Для телескопа это означает, что он сразу захватывает большие участки неба. Благодаря этому в 80-х составили Первый бюраканский обзор (FBS) со спектрами 20 млн объектов — знаменитый каталог, который в 2002 году начали оцифровывать при поддержке нескольких западных университетов.
«
Тот же “Шмидт” легко мог бы отслеживать, скажем, астероиды, угрожающие планете. Или космический мусор — тут ведь важно не вглядываться в детали, а чтобы объект вовремя попал в поле зрения. А у больших телескопов оно куда уже», — говорит директор обсерватории Гайк Арутюнян. «Мусор», то есть обломки ракет и спутников, в последнее время особенно волнует космические агентства, и затея могла бы обернуться международным коммерческим проектом. Однако телескоп все еще на ремонте: вокруг него бродят неприветливые полуголые люди с кистями и мастерками — оптикой и электроникой займутся позже.
Большим ремонтом в Бюракане обязаны местной сотовой компании Vivacell. Обсерватория — главный некоммерческий объект, который в республике ассоциируется с высокими технологиями, а помощь ему стоила всего $250 тыс. — недорого, но эффектно. Еще есть гранты, совместные (с российскими университетами) программы наблюдений и
даже идея сдавать небольшие телескопы в аренду европейским или американским любителям астрономии — если те согласятся, например, оплатить реконструкцию инструментов. Пока, правда, это только замысел.
«Современные телескопы совсем другие. Это, к примеру, адаптивная оптика — вроде зеркал, способных изменять свою кривизну, и сенсоров, учитывающих дрожание воздуха перед тем, как выдать изображение», — мы уже десятую минуту топчемся на тропинке, где Тигран Мовсесян, пойманный мной на бегу за рукав, рассказывает о том, что видел во время работы на гавайских 10-метровых телескопах-близнецах Kеck. «А вот — то, что получается у нас, — через пару минут мне уже показывают снимки галактик на экране компьютера. — По-моему, все тоже неплохо видно».
Гайк Арутюнян — директор обсерватории и бывший член правительства Восточного ТимораТрофейный 1-метровый телескоп Шмидта, несостоявшийся подарок Гитлера МуссолиниВыше обсерватории только пастбища, куда летом пригоняют овец курды-езиды, и Институт радиофизики у вершины горы АрагацК 2,6-метровому телескопу охотно подпускают жителей соседней деревни и туристов вообще — терроризма здесь пока не боятся